одинаковость, схожесть писательской манеры, чтобы исключить — или подтвердить — обвинение в плагиате.

Справедливость восторжествовала. Поистине так, что к чистому поганое не пристает. Помогли Серафимович, партийные работники, партийная печать… В «Правде» появляется открытое письмо, подписанное членами комиссии Серафимовичем, Фадеевым и Ставским. В нем — действительно открыто — обнажены и причины, которые подтолкнули клеветников к клевете, и цели, которых они хотели добиться.

«В связи с тем заслуженным успехом, который получил роман пролетарского писателя Шолохова „Тихий Дон“, врагами пролетарской диктатуры распространяется злостная клевета о том, что роман Шолохова является якобы плагиатом с чужой рукописи, что материалы об этом имеются в ЦК ВКП(б) или в прокуратуре (называются также редакции газет и журналов).

Мелкая клевета эта сама по себе не нуждается в опровержении. Всякий, даже не искушенный в литературе читатель, знающий изданные ранее произведения Шолохова, может без труда заметить общие для тех его ранних произведений и для „Тихого Дона“ стилистические особенности, манеру письма, подход к изображению людей.

Пролетарские писатели, работавшие не один год с т. Шолоховым, знают весь его творческий путь, его работу в течение нескольких лет над „Тихим Доном“, материалы, которые он собирал и изучал, работая над романом, черновики его рукописей.

Никаких материалов, порочащих работу т. Шолохова, нет и не может быть в указанных выше учреждениях. Их не может быть и ни в каких других учреждениях, потому что материалов таких не существует в природе.

Однако мы считаем необходимым выступить с настоящим письмом, поскольку сплетни, аналогичные этой, приобретают систематический характер, сопровождая выдвижение почти каждого талантливого пролетарского писателя.

Обывательская клевета, сплетня является старым и испытанным средством борьбы наших классовых противников. Видно, пролетарская литература стала силой, видно, пролетарская литература стала действенным оружием в руках рабочего класса, если враги принуждены бороться с ней при помощи злобной и мелкой клеветы.

Чтобы неповадно было клеветникам и сплетникам, мы просим литературную и советскую общественность помочь нам в выявлении „конкретных носителей зла“ для привлечения их к судебной ответственности».

Северо-Кавказский крайком ВКП(б), в составе которого в те годы донская партийная организация, тоже решительно поддержал писателя — принимает специальное постановление, осуждающее нападки и клевету. Вмешивается в борьбу правление Северо-Кавказской писательской ассоциации: «Правление выражает свое глубочайшее возмущение, что серьезнейшие обвинения известного писателя строятся на обывательских слухах. При расследовании ни одно из этих обвинений не подтвердилось. Враждебно относящийся к социалистическому строительству злопыхательствующий обыватель распространял, распространяет и будет распространять всякие слухи о политических деятелях, о советских писателях и т. д., пытаясь опорочить людей, до уровня которых он не может подняться, а через них все наше строительство».

Да, правда восторжествовала. Советское общество не дало в обиду писателя.

Серафимович очень радовался этому. Как-то проговорил: «Шолохов недосягаем для этой бездарной и подлой наволочи. Он заслуженно стал всенародным писателем. Пусть теперь попробуют сунуться — народ им зубы обломает…»

Но не сразу утихомирилось. Нет-нет да напраслина еще возникала. Таким образом, борьба за Шолохова, против всяких недобитых вражин, как любил, вспомним, выражаться Нагульнов, некоторое время еще продолжалась. Окончательное и бесповоротное решение — положительное — об издании «Тихого Дона» пришло в середине июня 1931 года. Такое решение — результат встречи со Сталиным. Горький устроил ее.

Рубрика дополнений

От встречи, понятно, многое зависело в судьбе романа.

И. В. Сталин, надо пояснить, разглядел в авторе «Тихого Дона» большого писателя уже после знакомства с первой частью романа. Еще в 1929 году в одном из своих писем дал ему, в частности, такую оценку: «Знаменитый писатель нашего времени тов. Шолохов…» И вопреки всяческим наговорам уверенно посчитал, что роман должен распространяться в стране. Впрочем, правды ради добавим, что его суждения о книге неоднозначны. Чтобы убедиться в этом, полностью прочтем в письме все то, что касается Шолохова: «Знаменитый писатель нашего времени тов. Шолохов допустил в своем „Тихом Доне“ ряд грубейших ошибок и прямо неверных сведений на счет Сырцова, Подтелкова, Кривошлыкова и др., но разве из этого следует, что „Тихий Дон“ — никуда не годная вещь, заслуживающая изъятия из продажи?»

Как же встреча происходила? М. А. Шолохов однажды так рассказал мне о ней:

«Сидели за столом. Горький все чаще молчал, курил да жег спичечки над пепельницей. Кучу целую за разговор нажег.

Сталин задал вопрос: „Почему я так смягченно, почти не затрагивая отрицательности сторон характера, описал генерала Корнилова?“

Я ответил: „Поступки Корнилова вывел без смягчения… Но, действительно, некоторые манеры и рассуждения изобразил в соответствии со своим пониманием облика этого воспитанного на офицерском кодексе чести и храброго на германской войне человека, который субъективно любил Россию. Он даже из германского плена бежал“.

Сталин воскликнул: „Как это — честен?! Он же против народа пошел! Лес виселиц и моря крови!“

Должен сказать, что эта обнаженная правда убедила меня. Я потом отредактировал рукопись.

Сталин новый вопрос задал: „Где взял факт о перегибах Донбюро РКП(б) и Реввоенсовета Южфронта по отношению к казаку-середняку?“

Я сказал, что роман описывает произвол троцкистов строго документально — по материалам архивов.

В конце встречи Сталин говорил, что некоторым кажется, что третий том моего романа доставит много удовольствия тем нашим врагам, белогвардейщине, которая эмигрировала. И он спросил меня и Горького: „Что вы об этом скажете?“ Горький ответил: „Они даже самое хорошее, положительное могут извращать, чтобы повернуть против Советской власти“. Я тоже ответил: „Для белогвардейцев хорошего в романе мало. Я ведь показываю полный их разгром на Дону и Кубани…“ Сталин тогда проговорил: „Да, согласен. Изображение хода событий в третьей книге „Тихого Дона“ работает на нас, на революцию“».

Шолохов продолжает переписываться с Серафимовичем, хотя тот уже оставил влиятельный пост редактора влиятельного журнала Он, к примеру, как удалось выяснить по сохранившемуся в архиве фонду, сообщает 23 апреля 1932 года своему другу и наставнику о результатах борьбы за выпуск книги: «В январе я наладил печатание 3 кн. „Тихого Дона“…»

Видимо, уже хорошо понятно, как углубленно чувствовал Серафимович мастерскую силу кисти Шолохова. Проскальзывали, надо бы признать, и у него кое-какие субъективные оценки некоторых мазков шолоховских полотен. Как говорится, и на старуху проруха… Впрочем, добавим справедливости ради, он быстро сумел отказаться от них.

Серафимович — проницательный и тонкий ценитель Шолохова. Он одним из первых подметил важную профессиональную особенность его рассказов и романа — неповторимую и незаимствованную художническую самобытность. Думаю, что среди множества иных оценочных его суждений интересной покажется следующая запись, извлеченная мною из архивов: «Ни один писатель не дал таких ярких картин казачьей